Том 6. Зарубежная литература и театр - Страница 85

Но через все эти «темные долины» Гёте ведет нас к свету. Кульминационным пунктом, в котором Гёте позволяет Фаусту сказать: «Стой, мгновенье, ты прекрасно», и при этом не в качестве консерватора, не в качестве человека, поддавшегося наконец дьявольскому соблазну и смирившего свой мятежный дух, чтобы удовлетвориться каким-нибудь жалким довольством, а в качестве, наоборот, обновленного человека, открывшего новый принцип жизни и могущего поэтому умереть (единственная для Гёте форма остановки мгновения) в уверенности, что новый, открытый им свет будет торжественно жить, — таким кульминационным пунктом для Гёте оказалась как раз та общественность, которую он как будто бы отвергал. Свободный народ, переставший искать бога в небе, крепко стоящий на земле, отвоевывающий трудом каждый, все лучший и лучший день своего существования, то есть свободный трудовой коллектив в борьбе за власть над природой, — вот что показалось Гёте прекраснейшим. Вот что с высоты своей старости увидел он как где-то расстилающееся, желанное будущее.

Такое решение выводит Гёте за пределы его времени или, по крайней мере, ставит его в уровень с наиболее передовыми и проницательными умами времени. И поскольку этой дозорной башней и развевающимся на ней знаменем венчается все разнородное, во многом странное здание «Фауста», постольку все это целое приобретает особое общественное значение.

«Вильгельм Мейстер» был первоначально задуман как своеобразное разрешение проблемы о том, каким же образом молодой талантливый мещанин может устроить для себя достойное человека существование в данной действительности.

В этой действительности Гёте констатировал наличие дворян как господствующего класса. Он отнюдь не подошел к дворянству с той едкой критикой, на которую оказался за много десятилетий способным Мольер, несмотря на то, что он жил в тисках двора Людовика XIV. Никаких таких попыток у Гёте нет. Для него понятно, что дворянин — это такой человек, который может позволить себе свободную и грациозную жизнь, это «благородный» индивид, живущий за счет чужого труда, позволяющий себе жизненный блеск, имеющий право на развитие. Представление уродливое и искусственное, но, несомненно, присущее Гёте в этом его романе. Поэтому задача молодого бюргера заключается в том, чтобы, несмотря на «низость» своего происхождения, несмотря на вытекающую отсюда ограниченность, сравняться с этими земными богами. Путем для этого Гёте считает искусство.

Актер был в те времена еще презираемой личностью. Бродячие труппы жили скудной жизнью. Тем не менее они отличались свободными нравами, для них не был писан бюргерский закон. В актерской среде может заблистать значительный талант. Актеру приходится часто иметь дело с гениальнейшими произведениями человеческого творчества. Он может найти себе поклонников и поклонниц на самых высоких ступенях общественности.

В области искусства, таким образом, которое здесь представлено через сценическое искусство, бюргер может подняться на желанную высоту, стать свободным человеком, сделаться другом князей и т. д.

Ложность этого идеала постепенно раскрылась перед Гёте.

В конце концов уход в искусство есть уход из жизни. Гёте был великим художником, но никогда не пользовался искусством (по-шиллеровски, например, а тем более по-романтически) как иным миром, в который можно убежать от действительности. Для него искусство было частью действительности, и действенной ее частью. Он ставил его наряду с другой практикой. Он даже считал практическую жизнь выше художественной. И чем дальше, тем больше крепло в Гёте это реалистическое, практическое отношение к жизни. Вот почему в конце концов в «Мейстере» возобладала другая идея.

Мейстер не ищет больше разрешения своей жизненной проблемы на путях искусства. Он берет в конце концов по тогдашнему времени очень скромную специальность — специальность хирурга. По этому поводу Гёте развивает мысль о том, что, развернув в себе человека, которому ничто не чуждо, каждый должен вместе с тем открыть в себе свою истинную и полезную обществу наклонность и занять определенное место в этом обществе, как некоем целостном организме.

Эта идея примирения с общественностью и скромного выполнения какой-либо функции чрезвычайно занимала Гёте, являлась отражением всего того периода, когда отречение, скромность, подчинение целому стали его лозунгами. Согласно своему жизненному опыту (своему примирению с дворянством через веймарского герцога и его двор) Гёте в просветленных, скорее желательных для него, чем соответствующих действительности, формах рисует, как Вильгельм Мейстер все-таки вошел в дворянское общество. Именно новое серьезное отношение к жизни отнюдь не оказалось противоречащим этим целям. Его близость к высокому дворянскому обществу внешним образом фигурирует как брак его с прекрасной Наталией. Но более значительны не совсем ясные указания на вступление Мейстера в какое-то тайное общество возвышенно настроенных людей, которые хотят взять на себя управление миром. Этот идеал о союзе высоких умов, тайном или полутайном, который должен придать хаосу общественной жизни формы высшего порядка, начал играть, в особенности в старости, большую роль в сознании Гёте.

Какова же программа этого тайного общества, этих лучших людей, этого мудрого «Комитета спасения» человечества?

Гёте с определенным отрицанием относился к быстро наступавшему тогда буржуазному порядку. Он — представитель старого франкфуртского бюргерства, буржуазного патрициата, причем представитель, заключивший жизненный союз с дворянством, старался защищать этот старый мир от наступления нового. Буржуазный порядок, торгово-промышленный мир со всей той деляцкой сухостью, о которой так великолепно напишут через несколько десятков лет Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии», казался ему чем-то отвратительным, причем не менее отвратительной казалась ему и революционная стихия, рисовавшаяся ему как хаос.